Вроде темно, вроде и не очень. Вижу снежинки, падающие сверху. Не те, сделанные из удушливой пластмассы, а холодные, мокрые, живые.
Я тоже промок насквозь. Но стою столбом, и глаза широко раскрыты.
Улыбается.
"Мио тесоро"
Я хочу что-то сказать, но не могу привести в движение голосовые связки.
"Мио аморэ"
Такой теплый, тягучий голос. Мурлычет просто, а не говорит.
"Мио каро..."
Хочется истерически расхохотаться, спрятать руки в карманы и, глядя в сторону, попросить: "Дурак, замолчи."
Но не могу.
А теплые ладони касаются моего лица, гладят по щеке. Ощущение похоже на то, какое бывает, когда тебе говорят "Послушай, да это же гениально! Каков слог, каков мир, а герои - загляденье, а не герои".
Я теряю возможность дышать. А меня бесцеремонно хватают за плечи, притягивают к себе, прижимают к груди. И держат крепко-крепко - эти руки у меня за спиной. Так, как было раньше. Так, как не было уже сто лет, наверное.
Улыбается - до сих пор. Безбожно, тепло и насмешливо, и не понять, чего больше, а что только кажется. Улыбается.
И я вдруг дергаюсь и тоже обнимаю, крепко-крепко, как ребенок цепляется за мать, когда боится, что она уйдет.
Смех. Чей-то подбородок на моей макушке. И ласковый шепот:
"Мио тесоро..."
- Рerbacco, - улыбаюсь и шепотом ругаюсь, тоже по-итальянски.
И уже не чувствую, что снег холодный.
А потом все кончается. Сон прерван включенным светом.
Но "мио тесоро"...
Ненавижу во снах видеть то, что хочу видеть, когда не сплю. Но хотя бы так.