//С меня первый пост, я полагаю... Ксани придется влиться по ходу дела, как, в общем, и задумывалось. Оформление обычное - речь жирным, мысли курсивом и в кавычках. Смешное слово "кавычки" х)//
Небо, и кто в такую рань ходит гулять? Все нормальные люди еще спят, а если и проснулись уже, то сидят по кухням в компании кошки, которая - словно волшебство какое-то, право слово - всегда, в любое время дня и ночи, тут как тут, когда в окрестностях появляется малейший признак еды, и пьют заморский черный кофе, прислушиваясь к мирному дыханию спящих жен за стенкой. Идти работать еще слишком рано, и можно провести заслуженные полчаса за разглядыванием пасмурного серого неба за окном. Хотя стойте, почему пасмурного? Оно просто кажется таким вот, серым, прозрачным и холодным, но это лишь оттого, что солнце, встающее где-то далеко-далеко, за горами и синим лесом, еще не успело подняться высоко. Но даже теперь, через два часа после рассвета, стеклянная бледная голубизна уже робко оттеняет сумрачные притихшие дома, готовая окрепнуть, налиться красками и соком, принять в свои объятия огненный круг светила.
Стрельчатая крыша городской ратуши, в лучших традициях готики стремящаяся пронзить собой небесный свод, терялась и дробилась в переплетении кленовых веток, горящих без огня в искристом вихре пожелтелых резных листьев, стройные стволы скрывали площадь, окружающую парк со всех сторон, словно море - остров. Благословенное время, золотая осень, королева ветров, приносящих дожди! Стоило ей ступить на разморенную жарким августом землю - и вот почва уже промерзает за ночь, похрустывают нежной корочкой льда неглубокие пока прозрачные лужи, а зеленых листьев и вовсе не сыщешь. И не обязательно быть поэтом, чтобы стало жаль, что через какую-нибудь неделю увянет последняя трава, до весны посереет небо, и первые снежинки лягут на землю, такие безобидные и одинокие с виду, становящиеся платьем привыкшей к долгим холодам земле. А леди снова будет негде зимовать.
Ведь каждому, кто знал ее, ясно - если кто-то и гуляет в такую рань, то только Эльга, а сполохи рыжих волос, мелькающие меж кленов, и вовсе не оставляют возможности ошибиться. Когда некуда торопиться, можно ложиться рано и вставать еще до солнышка, чтобы первой приветственно кивнуть ему, как равная равному. А может, просто не спалось?
- Золотые ресницы, полоснул по городу закат. Что тебе снится что сейчас, что шесть веков назад, старая столица?
Лился-лился прекрасный, чистый голос, плелись в неведомые узоры чужие, незнаемые этому миру слова земной песни. Опера давно уже выплакала по Изумрудной несуществующие глаза, а в валькирии ее не взяли - ростом не вышла, хотя таким рыжим косам иная профессионалка позавидовала бы, да и яркий, сочный, идеально тонированный контральто, который Эльга при желании могла изобразить, здорово подошел бы для того, чтобы уводить убитых туда, где их давно уже ждут сочные жареные небесные кабаны. Работа сирены ясноокой не польстила, хотя среди добровольных утопленников и симпатичные попадались.
Так что в свободное время она просто шабашила соловьем. Или жаворонком каким, смотря по времени года.
- Шум пиров и мирры холодный хмель, сталь летит над миром голодных свор, в будуарах трепет, в соборах трель, по сафьяну выполнен приговор...
Не то что бы этот городок в безымянном мире так уж напоминал земной Париж века этак пятнадцатого, о котором в песне поется, просто леди почему-то показалось, что она подходит под настроение - такая же оранжево-желто-красно-холодная, как нынешнее утро.
- Кровь течет по небу и мостовой. Пьян ее багрянец, смертельно пьян! Кровь из ран заката - и ран того юноши, чьим саваном стал сафьян.
По окончании припева - а это был припев - последовала сложная ступенчатая бессловесная распевка. Канцлер такое умеет, определенно.
- В быстро меркнущем свете все свилось в слепящую спираль - и века, и соцветья, и юнец, насаженный на сталь, как гусак на вертел. Год за годом статны, юны, горды, в бархате, в сафьяне, в пыли дорог, прибывши в столицу искать судьбы, в первой же дуэли находят рок...
Рок? Ой ли? Рок - это когда кирпич на голову... А ты с кармической точки зрения ни в чем и не виноват.
Интереснее другое. Зачем Эльга прибыла в столицу? Просто мимо проходила и решила заглянуть?
Пожалуй, что так.
Возвращаться специально было бы слишком поздно. Сколько уж лет прошло с тех пор, как ее нога в последний раз касалась родной северной земли? Подумать страшно - пятнадцать лет.
Вернее сказать, пятнадцать лет для нее. Пятнадцать сумбурных, счастливых, томительных, невообразимо горьких, полных вины, сожалений и чертовой упрямой любви лет и зим, бессчетное количество дней без солнца и ночей без сна. Пятнадцать лет назад леди перекинула веревку из порванных на полосы простыней, связанных между собой морскими узлами, через раму окна на втором этаже Пятистенка, чтобы подарить любимому навек, но не любящему ни на миг последний и первый поцелуй, ломающий жизнь, а потом выбить разноцветный витраж соборного окна и шагнуть вперед и вниз, может быть, даже не открывая крыльев. Эру с ними! Умирать так умирать, чего уж там. Но своевольная судьба, в который уж раз, распорядилась иначе. А года этак с два назад и вовсе отправила Эльгу в новый бесцельный путь, подгоняя жгучим желанием смыть дождями, солнцем и новой болью выжечь из сердца страшные, ранящие слова, сказанные бездумно. Схожее чувство заставляет человека, мучимого болью, неподвластной даже морфию, пускаться в нескончаемые странствия по тускло освещенным белым коридорам больницы.
- Колокол пророчит черед их тризн, но не будем, впрочем, о них скорбеть - в той игре Таро, что зовется жизнь, мы рискуем большим, чем карта смерть...
Вот уж что правда то правда - о всех скорбеть слез не хватит. И кто бы знал, что именно до боли знакомое бледное небо холодного осеннего мира уймет неведомое беспокойство, спичкой теплящееся в груди рыжей?
Здесь - здесь ведь и года не прошло. Причудливо сплелись временные ветки, замедлив неумолимое тиканье метронома.
Кто бы знал, что что-то, летающее в стылом воздухе, позволит ей вот так вот порхать по безлюдным аллеям парка, временами наклоняясь, чтобы поднять особенно красивый мокрый кленовый лист цвета чистого драгоценного янтаря, сзади подсвеченного солнцем, перепрыгивая, как когда-то в детстве, через стыки каменных плит? Спросите любого ребенка - он доходчиво объяснит, почему нельзя наступать на трещины и стыки. Иные забывают, повзрослев.
- Ночь дрожит опереньем под покровом звездных мириад. Краткий трепет забвенья - словно самый сладкий в мире яд, словно миг смиренья...
Тишина-тишина, лишь изредка хлопают палые листья, касаясь холодной промокшей земли, да стучат-стучат легкие, почти невесомые шаги леди, и песня летит, обвивая кленовые стволы, как будто сама.
